Любовь к чтению очень повлияла на судьбу Чулпан Хаматовой. Будущая звезда «Современника» не просто прочитывала каждую книгу, а с головой погружалась в мир чужих переживаний, — совсем как сейчас, работая в благотворительном фонде «Подари жизнь». Актриса считает себя «книжным наркоманом» и признается, что, взявшись за книгу, не может остановиться: «Если я открываю книгу, значит, я должна ее прочитать до конца. Даже если мне вставать в семь утра. Читать я люблю и расстраиваюсь, когда книга заканчивается. Могу даже заплакать».

В юности откровением для нее стал роман Достоевского «Бесы», который разметал в клочья идеалы девушки, воспитанной в СССР. «Бесы» были потрясением. Я прочитала роман в девятом классе и вдруг потеряла почву под ногами: те, кто делал революцию, неожиданно оказались бесами. Слава богу, что с произведением Достоевского я познакомилась раньше, чем взялась за «Мастера и Маргариту», потому что иначе я бы просто сошла с ума и уже не восстановила свое душевное здоровье».

Перешагнув 40-летний рубеж, Чулпан сама взялась за перо: в ноябре вышла книга в соавторстве Хаматовой и ее подруги, тележурналистки Катерины Гордеевой, где основной материал — откровенные диалоги двух женщин о жизни, работе, творчестве, детстве, любви и сострадании.

Например, такие:

Хаматова: За десять лет существования фонда я научилась точно определять, у кого есть деньги и кто действительно их даст, а кто — обманет.

Гордеева: Ты сама часто врешь?

Хаматова: Нет. Мне трудно. Может быть, у меня в профессии столько вранья, что я на сцене навираюсь — так можно сказать? — на всю жизнь. Но я очень много врала в детстве.

Гордеева: Я в детстве врала постоянно. Я прямо жила в этом навранном мире. Ты про что врала?

Хаматова: Про все. Вот именно что: навирала целый мир. Я была полностью опутана ложью: выдуманными историями, в которых мне было необходимо существовать, помнить все концы, все предыдущее вранье, потому что надо было не сбиваться, чтобы выглядеть достоверно перед всеми теми, кому я вру!

Гордеева: А ты зачем врала? Чтобы привлечь внимание?

Хаматова: Совсем нет. Я не хотела никакого внимания. Просто это была другая, вроде бы моя, но на самом деле не моя, а какая-то волшебная и таинственная жизнь. И я в нее искренне верила.

На презентации книги мы поговорили с авторами о том, как создавалась эта исповедь в 500 с лишним страниц.

— Чулпан, Катерина, вам книгу собирать не сложно было? Все-таки разговоры двух подруг — это дело довольно интимное. А книга очень честная, искренняя. Видно, что вы друг друга любите, много друг о друге знаете. Каково выносить это на суд читателя?

Хаматова: Вся конструкция книги — Катина заслуга, именно она придумала это «лоскутное одеяло» впечатлений, эмоций. Когда ты перепрыгиваешь из одного времени в другое, из одной ситуации в другую и сначала не понимаешь, что происходит, а потом все складывается в единое внятное полотно, — это большая работа, за которую я Кате очень благодарна. И это было трудно наверняка…

Гордеева: Создавать книгу помогала моя подруга по переписке Людмила Улицкая. Я понимаю, что она может осветить собой любое, даже самое безнадежное дело… Просто в какой-то момент я осознала, что совсем ничего не смогу! И я ей написала. Улицкая ответила: «Пиши, пиши все, что получается и присылай мне по главе». Ее терпение, с которым она внимательно читала и разбирала со мной эти обрывки, а потом еще и предисловие написала, — очень меня вдохновило.

— Катерина, а содержание книги сразу к вам пришло или вы долго и мучительно перекраивали замысел? Для вас самой было понятно, чем все закончится?

Гордеева: Нет, не было! Я финал переписала в последний момент, уже книга в верстке была. К тому же, у нас долго не было названия. Сначала рукопись называлась «Жизнь как жизнь», но дочка Чулпан сказала, что это старперское название.

Потом мы придумали вариант «Что-то пошло не так», но с этим названием сразу все пошло не так. Я позвонила Дмитрию Муратову, бывшему главреду «Новой газеты», моему большому другу. У него суперчутье! И я пожаловалась, что не знаю, как назвать книгу, хочу вот так… Он мне говорит: «Ты с ума сошла? Я езжу по Москве, и всюду вижу плакаты «Шоу пошло не так». Это такое разменное название! Вы вообще, может, книгу один раз в жизни напишете!». Тогда я попросила: «А можно я рукопись пришлю, вы посмотрите, подскажете идею?». Дмитрий Андреевич прочел книгу два раза и придумал: «Время колоть лед». За название ему большое спасибо.

Фото: Чулпан Хаматова и Катерина Гордеева, презентация книги в Центральном Доме Художника

— Чулпан, в 2009 году, когда под вашим кураторством строился детский онкоцентр имени Димы Рогачева, все было так мучительно. Вы сказали, что эта задача для вас — все равно, что копать котлован чайной ложечкой. И на вопрос: «Что вы почувствуете, когда центр достроится?», процитировали сказку Пушкина: «Восхищенья не снесла и к обедне умерла». Но восхищенье вы, к счастью, снесли. Расскажите, какая сейчас ваша главная цель?

Хаматова: Мы даже порадоваться не успели: только открылась клиника, навалилось огромное количество других дел и забот. Сейчас у нас амбициозный проект — строительство пансионата для подопечных фонда «Подари жизнь». Это такое место, где дети забывали бы про больницу, но при этом находились рядом с больницей.

Дети лечатся со всей России, и они должны быть рядом с врачами, получать необходимые процедуры. При этом совсем не обязательно, иногда даже вредно, жить в больнице. А так как дом у них далеко, фонд снимает огромное количество квартир, где живет сразу по несколько семей. Нам хотелось бы экономить деньги благотворительные, которые мы собираем с неравнодушных людей, поэтому решили построить пансионат в Переделкино. Там семьи будут чувствовать себя комфортно, как дома, и хоть немного будут отвлекаться от болезни.

Гордеева: Плюс у нас много региональных проектов, с участием государственного бюджета. Если раньше мы скреблись в двери, как жалкие котята: «послушайте нас, пустите нас, поговорите с нами», то сейчас у наших людей, которые занимаются благотворительными проектами, скопился большой объем знаний и появились интеллектуальные рычаги, чтобы менять реальность. Мы помогли государству переделать несколько законов, а какие-то законы заставили работать. И уже государственные мужи, к которым мы раньше старались пристроиться на фотографиях, сами «подтаскивают» благотворителя и на его фоне фотографируются. Они заинтересованы в нас едва ли не больше, чем мы — в них. Мы стали их репутацией, и это очень важная штука, потому что теперь мы обрели право голоса.

— В вашей книге параллельно развиваются истории двух женщин — актрисы и журналиста. Катерина, вы много лет работали на телевидении, на федеральных каналах. Из текста видно, что вы любили эту работу. ТВ — это вообще такой яд, который долго живет внутри. Вы ощущаете тоску по большому экрану, миллионной аудитории?

Гордеева: Сейчас уже нет, но когда я ушла в сетевые проекты, у интернета еще не было такого размаха. А ты, конечно, привыкаешь мыслить миллионными аудиториями. Непросто было слышать от редактора: «Твою заметку прочитало так много людей — целых 50 тысяч!». Понимаете, у телевидения есть очевидные рычаги: из телика проще менять мир. Зная это, мне всегда казалось, что телевидение должно быть посвящено двум вещам: просвещению людей и помощи людям. А заниматься пропагандой в голове человека непросвещенного — аморально, это «развращение малолетних». Малолетних — с интеллектуальной точки зрения. И сейчас, если бы у меня спросили, хочу ли я пойти на телевидение, — ответ: нет, никогда! Да и YouTube дает уже почти равные возможности.

— Чулпан, в вашей жизни были разные отношения с театром. В какой-то момент вы оставили «Современник» и ушли в творческий отпуск. Сейчас вернулись. А вообще театр не разочаровывает, особенно в контексте близости жизни и смерти, которую вы так явно ощущаете в том же онкоцентре? Не кажется ли вам сейчас актерская профессия — занятием эфемерным и, может быть, даже недостойным вас?

Хаматова: Что вы! Это счастье моей жизни, что я занимаюсь профессией, которая… (задумывается) …как машина времени. Это такой объем, такая глубина, что и ста жизней не хватит, чтобы насладиться ею. Очень глубокая профессия. Это я ее недостойна! Она ведь тоже меняет мир. Я знаю, что со мной происходит после шедевров, которые я вижу у коллег. Понимаю, что становлюсь другим человеком. Сейчас посмотрела фильм «Нелюбовь», и у меня родилось в голове решение. Поэтому — нет, конечно, не разочаровывает!

Фото: Чулпан Хаматова и Катерина Гордеева

— Театр «нулевых» и театр современный для вас чем-то отличаются? Какой вам ближе, в каком театре радостнее и комфортнее работать?

Хаматова: Безусловно, в театре «нулевых». Потому что сейчас, хотя и нет официальной цензуры, художники сто раз подумают, какие темы стоит затрагивать, а какие нет. Включается самоцензура — кто на что обидится, кто что напишет в прессе. Нет прежней свободы. «Вот эту тему трогать не будем, эту тему нельзя, эту нельзя», — очень много границ. На спектакле «Голая пионерка» мы набили такое количество синяков! Люди настолько грубо высказывали свое мнение! В общем, никто ничего не запрещает, но творчески театр «нулевых» был свободнее.

Фото: Пресс-конференция, посвященная выходу книги «Время колоть лед»

— Коллеги по Фонду рассказывают, с какой отдачей вы работаете на аукционах, как продаете лоты, сколько энергии этому отдаете. Это ведь такая растрата души, которая невосстановима. Не боитесь, что «золотой запас» иссякнет? Что выйти на сцену в какой-то момент уже не сможете?

Хаматова: Когда приезжаешь в город, в Уфу, например, выходишь на сцену, получаешь аплодисменты, цветы… И вдруг рядом возникает лицо, которое шепчет: «Вы меня не помните?». Ты поднимаешь глаза и понимаешь — это же тот мальчик, на которого мы восемь лет назад собирали деньги! А он стоит — такой красивый, живой…

И тут же другое лицо: «А меня вы помните?». Смотришь, — а это девочка, Эля, которая практически умирала у тебя на глазах. А сейчас она выросла, — красивая стоит, улыбается. И в этот момент накатывают слезы, и вся растраченная энергия назад к тебе рекой течет. И ты готова идти дальше.

— Катерина упомянула дочку Чулпан, которая раскритиковала первое название книги. Стало интересно: а как ваши дети реагируют на то, чем вы занимаетесь? Наверняка ведь им вашего внимания не хватает. С другой стороны, они не могут не понимать, что вы делаете очень важные вещи. Дети гордятся вами, для них вы — Герои?

Гордеева: Мои дети долго думали, что я работаю врачом. Они так отвечали на все вопросы. А потом, когда стали читать мои заметки на тему фонда, стали разбираться в диагнозах. Отличают миопатию Дюшена от буллезного эпидермолиса. Они в состоянии это произнести, знают, от чего, например, выпадают волосы при химиотерапии и так далее. Изменило ли это детей? Ну конечно изменило! Они же понимают, что это жизнь, а не мультик про Чипполино, где все хорошо кончится.

Хаматова: Когда моя средняя дочка училась в третьем классе, учительница им задала сочинение «Чем занимается моя мама». Дочка написала: «Моя мама работает в фонде «Подари жизнь» и дальше — все про мою работу. И там нет ни слова, что я — еще и в театре. Она со мной за кулисами проводила 80 процентов своих вечеров. И видимо для нее это была — почти семья, а работа мамина — фонд «Подари жизнь». Но с другой стороны, мои старшие дети появились на свет одновременно с фондом, они другого не помнят. Поэтому все время вовлечены, держат руку на пульсе, критикуют нас. Сейчас главная тема критики — что мы не знаем молодежь и не умеем с подростками разговаривать.

Наверное, дети где-то и страдают, ведь то внимание, которое мы уделяем чужим детям, забирается у них. Но как-то день за днем, шаг за шагом к ним пришло понимание, что по-другому нельзя. Нельзя жить только собственной жизнью, это неинтересно и нечестно.

Из воспоминаний Чулпан Хаматовой

«Библиотека имени Ленина в городе Казани… Какое-то время это невероятной красоты здание было для меня лучшим другом и главным источником вдохновения. Там были потрясающие залы. Один даже с гротом, в котором текла вода. Вот ты сидишь, под шум воды читаешь книги, никого вокруг нет, и ты — улетаешь. Из окна был виден Казанский университет — самая красивая, старая часть города. Это было для меня настоящее счастье — ходить в библиотеку. Там работали потрясающие женщины, они постоянно мне что-то подсовывали: «А вот не хотите прочитать дневники Олега Даля? Вот дневники Фаины Раневской. А вот — дневники Даниила Хармса». Тогда все это только стало появляться. Не говоря уже о Лотмане, Лосеве, Бердяеве… Не знаю, что я там понимала и понимала ли хоть что-то, но сам процесс чтения и атмосфера, в которой все это происходило, давали мне возможность парить над действительностью. Мне было пятнадцать лет — самый удачный возраст для парения…».

Записала Екатерина Королева